В десять лет Кир Булычев был Игорем Можейко и мечтал стать художником. Он даже проучился некоторое время в художественной школе. Правда, проучился он там недолго — заболел, много пропустил, а потом побоялся вернуться обратно. С тех пор его пристрастия постоянно менялись. Геология и палеонтология были какое-то время главным увлечением. Он мечтал «путешествовать, жить в палатке и  делать научные открытия». Однако учиться он стал на переводчика.

Попав по работе в далёкую Бирму, Игорь увлекся востоковедением и, вернувшись на родину, поступил в аспирантуру при Институте востоковедения, а в 1966 году защитил диссертацию о средневековой Бирме на тему «Паганское государство». Начались исследования, работа над монографиями...

Очередным его увлечением стали фантастические рассказы, которые он придумывал для дочки Алисы. Внезапным продолжением его писательской деятельности стал рассказ, который опубликовали в журнале «Искатель». Перед самой сдачей материалов в типографию решено было не публиковать один из иностранных фантастических рассказов. Однако, как нарочно, обложка готовящегося номера с иллюстрацией к этому рассказу была уже отпечатана. С обложки на расстроенных сотрудников редакции уныло смотрел сидящий в банке крохотный динозавр. Из нескольких рассказов, срочно написанных «добровольцами» выбрали рассказ Игоря Можейко. Подписываться своим именем ученому было как-то неудобно. Так он стал Киром Булычевым.

Алиса Селезнёва

Главная героиня этого цикла — школьница (в первых рассказах — ещё дошкольница) XXI века Алиса Селезнёва, «девочка, с которой ничего не случится». Приключения Алисы происходят в самых разных местах и временах: на Земле XXI века, в космосе, на океанском дне и даже в прошлом, куда она забирается на машине времени.

Кир Булычев о себе

Я не выношу разговоров о летающих тарелочках, экстрасенсах, белых, черных, зеленых и голубых колдунах и провидцах, о новой хронологии, о доброте товарища Ленина и о предсказаниях Нострадамуса. Что касается моей сексуальной ориентации, то я издавна принадлежу к странному сексуальному меньшинству: я — лесбиянец. Люблю женщин.

«Как я стал писателем»

Можно не сомневаться, что писателя Кира Булычева знают все любители фантастики, но не многим известно, что это псевдоним ученого-востоковеда Игоря Всеволодовича Можейко. Недавно Игорь Всеволодович дал интервью одной из центральных газет. Сергей Елисеев, который беседовал с Игорем Можейко, охотно прислал в наш клуб свой материал, но предупреждает читателей, что он не задавал никаких вопросов о политике. Политикой они оба, Игорь и Сергей, интересуются, но никак в ней не участвуют. Перед вами фрагменты этого интервью.
 
— Игорь, расскажи немного о себе. Совсем недавно ты рассекретился, и книголюбы узнали, что ты не только писатель Кир Булычев, но и доктор исторических наук, старший научный сотрудник Института Востоковедения АН СССР Игорь Всеволодович Можейко. А о твоей личной жизни ничего не известно.
 
— О себе. Родился в 1934 году в Москве. Предки мои со стороны отца — обрусевшие литовцы. Отсюда и фамилия. Мама же моя в девичестве имела фамилию Булычева — чистая русачка.

Закончил я педагогический институт иностранных языков, по специальности переводчик, и сразу загремел в Бирму, которая тогда как раз решила строить социализм. В Бирме мне пришлось тяжело. Климат, перемена часовых поясов, да еще я типичная «сова», а там надо было по их бирманским обычаям вставать в 6 часов утра. Вообще-то я был не столько переводчиком, сколько завхозом советской колонии в Рангуне. Поскольку обо мне сложилось хорошее мнение, то начальство и соответствующие органы рекомендовали меня в другие страны: от Западной до Восточной Азии. Я набрался там больших впечатлений, которые позже вылились в мои историко-географические очерки, опубликованные, главным образом, в журналах «Вокруг света», «Азия и Африка сегодня».

В 1957 году я женился. В 1960 году родилась дочка Алиса. В 1965-66 г.г. я, неожиданно даже для самого себя, стал писать фантастику. К этому времени я уже работал в Институте Востоковедения и защитил кандидатскую диссертацию. Через много лет была защищена и докторская. Недавно, имея уже около 20 опубликованных книг, вступил в СП СССР.

Сейчас у меня все, вроде, благополучно. Был, правда, инфаркт, но обошлось. Печатаюсь без больших проблем, поскольку на нишу в советской фантастике, которую я занял, никто не претендует в конкурсанты. Политикой интересуюсь постольку-поскольку, ни в каких партиях не состоял и вступать не собираюсь.
 
— Как ты стал писателем-фантастом? Ведь первый свой научно-фантастический рассказ ты опубликовал, когда тебе было уже за 30.
 
— Получилось это почти случайно. Я уже довольно давно публиковал в «Вокруг света» исторические и географические очерки и был близок к редакции. Однажды, в конце 1966 года, была запущена в производство обложка очередного номера «Искателя», приложения к журналу, с нарисованным на ней динозавром, сидящим в большой банке. А рассказ к этой обложке так и не поступил. В редакции началось что-то вроде паники. Несколько человек взялись срочно написать этот рассказ — по рисунку. Наутро я принес рассказ, он был тут же принят. Это меня и воодушевило.
 
— Какие у тебя отношения с редакторами? Пытаются ли они что-то исправлять, тем более вычеркивать в твоих рукописях?
 
— Сейчас проблем в этом отношении нет. А вот раньше были. Ну, например, написал я в начале 80-х годов рассказ «Леночка-Леонардо», вполне невинный, о гениальном мальчике. Принес его в «Химию и жизнь», где ко мне всегда хорошо относились, так они заставили название изменить на «Лешенька-Леонардо». И сделать я ничего не смог. Были и другие подобные случаи.
 
— Кого из молодых фантастов ты считаешь наиболее перспективными?
 
— Из того, что напечатано, и что я смог прочесть, мне нравятся Андрей Столяров и Вячеслав Рыбаков. На первых порах их произведения напоминали ранних Стругацких, но с каждым годом они пишут все крепче и самостоятельнее. Рыбаков даже какой-то приз на «Аэлите» этого года получил.
 
— Последний традиционный вопрос. Что ты читаешь? Что читал, на чем вырос в детстве?
 
— Вырос я, пользуясь твоей терминологией, как и все мое поколение, — на Жюль Верне, Дюма, Уэллсе, Беляеве, Гр. Адамове и, как ни странно, на Казанцеве. Первые публикации его «Пылающего острова» и «Арктического моста», не говоря уж о рассказе «Взрыв», направили мою фантазию внутрь страны. Ведь даже Беляев и Грин писали свою фантастику на псевдозаграничном материале. «Туманность Андромеды» Ефремова меня как-то не задела. А вот произведения Стругацких произвели потрясающее впечатление. Наверное, они и спровоцировали меня писать фантастику.
Сейчас я, кроме газет, читаю довольно мало, не хватает времени.
 
— Спасибо, Игорь, за откровенный и честный разговор.